В.Бронштейн
У каждого из нас свое отношение к Второй мировой или, как мы ее называем, Великой Отечественной войне. Одни воевали на фронте – их с каждым днем становится все меньше и меньше, другим она знакома понаслышке: из рассказов родных, книг и кинофильмов. Те – не могут о ней забыть, эти – не очень хотят о ней знать. Такова жизнь.
А как бредили войной мальчишки моего послевоенного поколения: не пропускали ни одного фильма, взахлеб читали «Сильных духом» Медведева, спрашивали друг у друга: А ты, ты бы смог, как Олег Кошевой или Матросов?
И когда мой приятель детства с ухмылкой ляпнул:
– Смотря, сколько бы мне за это заплатили! – я так растерялся, что даже забыл его ударить… Сегодня это процветающий бизнесмен, траченный молью новый русский. Его ресторан находится в самом центре города.
Все это так, но лично мое отношение к войне сформировано не без помощи одного потрепанного листка, маминого письма отцу на фронт. Сейчас их обоих давно уже нет, и я думаю, они простят, если я открою одну маленькую семейную тайну.
Как письмо, посланное на фронт, попало ко мне?
Это сама по себе тоже интересная история. В жизни членов нашей семьи немаловажную роль сыграли цыганские гадания. Моим родителям, папе и маме, во время войны гадали порознь, и оба гадания сбылись. Мне в детстве тоже цыганка нагадала, что быть мне большим человеком, генералом – вот я и жду все, надеюсь…
…Каждый вез с фронта, что мог, а мой отец – все мамины письма. Потому что еще в 1942-ом, в Крыму, ему нагадала молоденькая цыганка с тремя детьми мал-мала меньше:
– Сбережешь, офицер, весточки из дому – вернешься целым и жданным!
И когда мне перед уходом на службу в армию попал на глаза этот внушительный короб с письмами, я понял, как мама его любила…
Вот несколько строк из того письма:
– “Ты знаешь, Бума, твоя выходка с подарком оказалась обидной и глупой… О Цюпе и Мише у нас до сих пор ничего не слышно, и теперь мама часами смотрит на черный футляр подаренного тобой мыла. Смотрит и плачет…”
Я никогда не видел этого прекрасного футляра, меня еще вообще тогда не было на свете, но я его представляю так, будто он, черный, с золотыми разводьями дивных сказочных рисунков, находится сейчас перед моими глазами. Интересно, правда?
А суть дела в том, что мой папа, фронтовик-окопник, командир батареи тяжелых гаубиц капитан Бронштейн, сумел после ранения, в июле 44-го вырваться на побывку домой, в освобожденный от немцев Херсон, куда уже вернулись из эвакуации в Узбекистан моя мама, бабушка и старшая двоюродная сестра, родители которой в 41-ом не успели отсюда бежать, оказались в оккупации и, как тысячи других евреев, были замучены.
Мой папа, хоть и ушел от нас после войны в другую семью, был неплохой человек, добрый, из тех еврейских шутников, что часто шутят невпопад, и иногда, совсем того не желая, невольно причиняют боль другим.
Он привез всем роскошные подарки. Мамочке – пуховый серый платок и отрез на пальто, сестре Инне – блестящие, на толстом белом ватине узконосые резиновые ботики, а бабушке – тот самый футляр со сладко пахнущим, необычайной красоты, узорчатым брусочком прозрачного розового мыла…
В те времена с предметами личной гигиены было туго, бабушка пришла в совершеннейший восторг, разглядывая и нюхая чудный подарок. Пока наш воин-артиллерист не молвил загадочно:
– А вы прочитайте, что там написано, мама…
Бабушка, улыбаясь, взяла очки и… раздался страшный, неслыханный никогда здесь крик, ей стало плохо, время спрессовалось в сжатые ужасные мгновенья, в комнату вошло горе.
На подарке немецким готическим орнаментом было начертано: «Продукт произведен из чистого еврейского жира».
Летним вечером далекого 44-го года из дверей дома по улице Суворовской, 10, вышла скромная похоронная процессия: моя сестра Инночка, мама, закутанная в темный платок, бабушка и офицер действующей армии, на лице которого легко читалась обида и недоумение: как же так, он только хотел пошутить, и вот, на тебе…
Где-то в дальнем углу двора под тусклым светом керосиновой лампы вырыли в земле жалкую ямку – моя семья хоронила мыло.
Вот о чем это письмо моей мамочки в действующую армию.
***
А я с тех пор, как узнал эту историю, стал относиться к минувшей войне как-то по-другому.
Можно понять – понять, но не оправдать – как люди, по каким-то идейным, религиозным или экономическим соображениям, потеряв рассудок, начинают убивать друг друга.
Но чтобы варить из стариков и детей мыло или набивать их курчавыми волосами тугие матрасы… я до сих пор не понимаю, что это такое?!
Венец немецкого практицизма – не пропадать же добру! – или тотальное сумасшествие?
И главные мои вопросы о той войне лежат теперь не в плоскости военно-мемуарной литературы. Меня мало интересует, кто и куда наступал или отступал…
Я пытаюсь и не могу представить: что чувствовали те, кто мыл себя роскошным мылом из чистого еврейского жира? Хорошо ли оно мылилось? Как после него пахло тело? Не попадала ли случайно душистая пена в глаза или рот? А какие сны навевали матрасы, плотно набитые человеческими волосами? Не появлялись ли в комнате после полуночи робкие тени их хозяев? Или, и вправду, беззвучны были их сжатые стоны?
И, наконец, самый страшный главный вопрос: кто на самом деле закрутил тот ужасный механизм?
______________
Сколько бы мы ни задавали себе вопросов о Гитлере и гитлеризме, сколько бы ни искали ответа, что и почему произошло, дело не сдвинется с мертвой точки, пока нам не удастся устранить главное противоречие: вопиющее несоответствие между маленьким, пусть и способным, человечишкой, каким был Гитлер – и невиданным масштабом бед, несчастий и злоключений, что принес он человечеству.
Потому что один человек закрутить такой гигантский механизм, принести в мир столько зла – не мог. Вы скажете, у него были соратники? Все равно, главной спицей этого колеса был он.
Вторая мировая война, 50 миллионов погибших, костры Треблинки, печи Дахау, – и все это – Адольф, друг нежной Евы?!
Если он был всего лишь сумасшедшим – то тогда сошел с ума весь мир! Если же был здоров… – мы рискуем сделать ужасное открытие, хуже которого не может быть ничего.
Вот что по этому поводу считает главный раввин Юга Украины Авраам Вольф, журнал «Лехаим», двенадцатый номер, 1996 год. Статья «День всеобщего Кадиша» (поминовения):
«Что касается темы Холокоста, то наиболее простые вопросы: за что? Почему? Как мог Бог такое допустить? – все они до сих пор остаются без ответа.
Хотя… Хотя все мы прекрасно понимаем, что если в этом мире все – решительно все! – подконтрольно Ему, в руках и во власти Его, что даже мельчайшая веточка не шелохнется на ветру без воли Его, то уже из этого свой вывод каждый из нас может сделать самостоятельно.
И если наш горький крик: – «Где Ты был в тот час, Господи, почему допустил страшные мучения миллионов невинных детей своих, отдал их в руки врага рода человеческого?» – до сих пор остается без ответа, то это означает только одно: Он не хочет или не считает нужным давать нам этот ответ.
В таком случае, выход у нас один: набраться мужества и смиренно признать ограниченность человеческого познания, невозможность постижения человеком ни пути Бога, ни Его помыслов и, в конечном счете, прийти к пониманию того, что трагедия Холокоста – во всем ее ужасе и величии – была дана нам Свыше».
Вот так! И все. Раввин указал подлинного Автора Катастрофы 20-го века. И если это так, а с точки зрения верующего человека иного и быть не может, то главный злодей минувшего века сыграл на авансцене мировой истории роль, ниспосланную Свыше, вел предписанную ему партию от начала и до конца, и озвучивал не свои речи и идеи. А это значит, полностью выполнил свое предназначение!
И человеконенавистническая душа его сегодня, возможно, ликует безмерно в райских уделах, рядом с безвинно загубленными им на земле душами…
Кто, кто допустил в своих посылах ошибку? Раввин? Я? Б-г Всемогущий – или все мы вместе?!
Будь он проклят, Гитлер!