Автор Михаил Липкин
Мы постоянно занимаемся тем, что, читая газетные материалы столетней давности, ищем их отголоски в нашей современности. Но сегодня хочется сказать о том, чего ждали люди от будущего, на что надеялись и чего опасались.
Их будущее — наше прошлое. Их мысли о будущем — наше знание о прошлом. Иногда поражаешься тому, как они были наивны и недальновидны. Иногда, наоборот, можно отметить их проницательность и неизбывность вечных тем. А иногда задумаешься: не удивим ли и мы наших потомков, которые лет сто спустя решат полюбопытствовать о том, что волновало нас?
Мы, как и сто лет назад, полагаемся на «экспертов» — профессионалов в области истории и антропологии, экономики и политологии, философии. Если верить их аргументам, возникает ощущение, что мы держим руку на пульсе времени и все под контролем (как вариант: все плохо, и катастрофа неизбежна).
Сто лет назад одним из таких гуру-экспертов был немецкий философ Освальд Шпенглер. Он до сих пор авторитетен, его книги, в первую очередь «Закат Европы», переиздаются и изучаются. Для этого есть основания: в том, что он сказал о своем времени, многое оказалось верным. С позиций «философии жизни» он проанализировал, словно бы пропустил через себя современность, а она, испытав его влияние, во многом «подстраивала» себя под пророчества Шпенглера.
Впрочем, некоторые относятся к нему иронично. Так, Пол Джонсон, журналист и историк, написавший в числе прочего «Историю евреев», «Историю христианской церкви», биографию Черчилля, а также массу речей для Маргарет Тэтчер как ее спичрайтер, в своей яркой, ироничной, но весьма оптимистичной книге «Современность», посвященной истории XX века, размышляет:
«Академическая общность <…> была рассадником националистической мифологии. Вместо того, чтобы поощрять самокритику и скептицизм, профессора призывали к “духовному возрождению” и раздавали панацею. По чистой случайности наиболее читаемой и влиятельной книгой в Германии в 1920-х годах был “Закат Европы” глупого и педантичного учителя гимназии Освальда Шпенглера. Он <…> писал ее во время войны в ожидании германской победы. Ее первый том вышел в 1918 году, когда поражение придало ей поразительное значение и актуальность… Сущностью этой книги был социал-дарвинизм <…> культура Запада уже показывала симптомы разложения, такие, как, например, демократия, плутократия и техника, доказывающие, что “цивилизация” одолевала “культуру”. Книга <…> провозглашала грядущий новый век жестоких войн, в котором появятся новые Цезари, а демократы и филантропы будут заменены новой элитой твердых, как сталь, героев… В 1920 году за книгой последовало сенсационное эссе “Пруссачество и социализм”; оно призывало к бесклассовому, национальному социализму, при котором вся нация работала бы сообща под руководством диктатора. Это был тот же вид доводов, которые начал выдвигать Муссолини в Италии…»
Шпенглер испытывал иллюзии насчет Гитлера, потом в нем разочаровался, переписывался с интеллектуалом-правоведом Гансом Франком (да-да, тем самым, гауляйтером Польши, казненным в Нюрнберге), в общем, интересный мыслитель.
В 1924 году автор публикации в рижской газете под названием «Шпенглер о России, еврействе и антисемитизме» от Шпенглера пребывает буквально в восторге. Нам этот восторг разделить трудно: куда завели Германию построения Шпенглера, мы знаем, рассуждения о России он выстраивает в романтически-мистическом ключе, а насчет антисемитизма — так он, оказывается, против «практического» антисемитизма из-за его «непрактичности». И на том спасибо. Русские-то философы, рассуждая, почему нельзя устраивать еврейские погромы, сходились на том, что погромы дискредитируют христианство вообще и православие в частности. Так что «еврейский вопрос» для них теологический. Тогда как по Шпенглеру он прагматический. Мысль же о том, что евреи — такие же люди, как все остальные, интеллектуалам в голову просто не приходила. Между тем раскаты приближающейся бури, глобальной катастрофы уже не за горами, в воздухе что-то такое носится.
Обложка философского труда Освальда Шпенглера «Закат Европы»
Хотя в 1924 году, шесть лет спустя после мировой войны, все пребывают в твердом убеждении, что та война была последней, «мы больше не допустим подобной катастрофы», и максимум, что нас заботит, это экономические проблемы.
Вот заметка «Катастрофическое положение еврейства Восточной Европы» с претензией на информативный пересказ аналитического материала. Из-за изменения экономических приоритетов евреям приходится менять сферу деятельности, в чем «известный еврейский статистик» Яков Лещинский видит опасную деградацию. Знал бы он, что будет в Германии через девять лет, а во всей Европе — через 16… Насчет приоритетного положения в экономике сельского хозяйства и перехода евреев в эту сферу деятельности — так эта тенденция гармонировала с сионистскими лозунгами. Ситуация трудная, но не катастрофическая, резюмируем мы.
О нарастании безнадежности свидетельствует скорее письмо из Москвы под названием «Конец еврейской эмиграции». Вроде бы весь мир мигрирует, в учебниках истории многих стран есть параграфы об эмиграции и создании за границей общин и землячеств, где живут «наши». Но если в национальном вопросе советская власть в разные времена к разным народам была весьма непоследовательна, то в отношении еврейской эмиграции ее политика оставалась неизменной. Автор «Письма» Н. Рабин даже не говорит о перспективах, он просто смотрит в будущее с ужасом. Мы, к сожалению, знаем, что все не так плохо, как ему кажется: все еще хуже.
К этому материалу примыкают два других: один, на тот момент, из недавнего прошлого, «Переписка Николая II и Столыпина по еврейскому вопросу», другой — из ближайшего будущего: две заметки на тему благосклонного отношения правительства Мексики к иммиграции в страну евреев.
Почтовая открытка, обвиняющая императора Николая II в еврейских погромах в России в 1905 году
Николай II, по его автохарактеристике из опросника для переписи, «первый дворянин земли русской», более всего озабоченный идеей божественного происхождения и незыблемости царской власти (как же он в этой идее разочаруется!), демонстрирует прямо-таки эпическую скорбь, отказываясь от предложенных Столыпиным мер по эмансипации евреев. Виданное ли дело: евреям — равные с прочими права! Сердце царево, которое «в руцех Божиих», отвергло столь одиозную инициативу. Ясное дело, государь ничего плохого не хотел, ведь униженное положение евреев — это вполне устоявшаяся «традиционная ценность», один из религиозных тезисов, свидетельство торжества «истинной христианской веры». Подобным же образом уже в наше время приверженцы другой «истинной веры» искренне не понимают, что плохого в том, чтобы убивать евреев, заселившихся в Палестину, которую эти евреи называют Страной Израиля…
Возможен и другой подход. Избранный в 1924 году мексиканский президент Кальес еще до официального вступления в должность декларирует полную открытость страны для еврейской иммиграции плюс все гражданские права. Никакой отдельной «еврейской» или иммиграционной политики у Мексики не было. Просто из-за ограничений в иммиграционной политике США Мексика решила, что это ее шанс, — и не прогадала. Еврейская община, точнее, две общины — сефардская и ашкеназская — существуют там и поныне на благо Мексики.
А вот идет речь об одной из особых общин — не сефардской и не ашкеназской, хотя молитвенник ее строится по сефардскому нусаху. Горские евреи (материал «Евреи в горах Кавказа») в СССР пытаются защитить свои интересы, экономические и культурные. Хотя в 1920-х и 1930-х годах развивались горскоеврейская национальная литература, пресса, театр, эти проблемы так и не были решены удовлетворительно ни тогда, ни в последующие годы. Горских евреев даже стали называть татами, хотя это, строго говоря, другой народ. Ныне горских евреев легче найти в Израиле или в Москве, нежели во многих местах их традиционного проживания на Кавказе.
Напоследок вернемся в Европу — добрую, старую, цивилизованную, культурную, пережившую войну и вроде бы усвоившую, что национализм вреден и ведет к самым катастрофическим последствиям. Статья С. Познера «Евреи во французской драматургии» говорит о вещах вроде бы частных, но именно в них заметно самое очевидное провозвестие грядущего.
Странные, нелепые, взаимоисключающие обвинения, как и в случае с Николаем II, свидетельствуют об искренней и простодушной убежденности, что евреям нет места рядом с другими людьми ни в настоящем, ни в будущем. Пока это просто мнение, только театр, одна лишь Франция. Но уже вскоре большинство людей, которых стремление националистов очистить культуру от евреев касалось напрямую, и других, кого оно пока не касалось, увидят воочию, как естественно и последовательно такое мнение становится законом, а локальное явление — общепринятой практикой во всех сферах жизни. На смену критическим отзывам в журналах придут желтые звезды, концлагеря и газовые камеры.
